Заметался пожар голубой...

Заметался пожар голубой,
Позабылись родимые дали.
В первый раз я запел про любовь,
В первый раз отрекаюсь скандалить.

Был я весь - как запущенный сад,
Был на женщин и зелие падкий.
Разонравилось пить и плясать
И терять свою жизнь без оглядки.

Мне бы только смотреть на тебя,
Видеть глаз злато-карий омут,
И чтоб, прошлое не любя,
Ты уйти не смогла к другому.

Поступь нежная, легкий стан,
Если б знала ты сердцем упорным,
Как умеет любить хулиган,
Как умеет он быть покорным.

Я б навеки забыл кабаки
И стихи бы писать забросил.
Только б тонко касаться руки
И волос твоих цветом в осень.

Я б навеки пошел за тобой
Хоть в свои, хоть в чужие дали...
В первый раз я запел про любовь,
В первый раз отрекаюсь скандалить

Медведица в рукаве

А я говорил: бросай филфак, поехали на Аляску. 
Заведём у юрты двенадцать собак, в полозья врежем коляску. 
Будем встречать ледяной рассвет консервами из Канады, 
Будем разглядывать волчий след, одеваясь в овечьи латы.

Какая теория прозы, ты что? А там океан и горы.
Там ветер смешался с водой и мечтой, порвав скалистые шторы.
Большая медведица ловит в воде звёздную жирную рыбу.
Там дорога из "где-то" ведёт в "нигде", минуя посёлок "либо".

Я точно тебе говорю: бросай. Ты видишь? Сегодня лето!
А ты собираешься что-то писать, учишь свои билеты,
И время на кофе и туалет, да кошку в комочке меха.
А нужен всего-то один билет, чтобы уйти, уехать.

Там будут живые: Ахматова, Блок - в виде цветных водопадов.
А по выходным там гуляет Бог. Любит, до полураспада.
Там всё, что ты даже не сможешь прочесть, можно потрогать руками.
Но вот ты заводишь будильник на шесть, говоришь, что завтра экзамен.

А я повторяю: поедем со мной к луне цвета спелой клюквы.
Хватит глотать, разбавляя слюной, чужие смыслы и буквы.
Поедем. Там тихо стучат топоры, бурлит золотая тина.
Там валят деревья в реки бобры, отстраивая плотины.

Засыпаешь. И книги твои храпят с чистых беспыльных полок.
Засыпаешь. Висит Иисус распят, поскольку тоже филолог.

Выхожу от тебя и российский флаг закрывает собой звезду.
Через время я нагружу собак и огней тебе привезу!

Чтобы было чем жечь а-четыре, а-три, и тетрадки и книжный шкаф.
Привезу медведицу: вот, посмотри. Не понравится - спрячу в рукав.
Я оставлю юрту с дубовым столом Экзюпери-пилоту.

Но, наверное, ты получишь диплом и устроишься на работу.

Что толку: творил, шевелил, бубнил, боролся с душой и с тушей?
И всё говорил, говорил, говорил, и требовал: слушай, слушай!
А, может, не нужно собак и юрт, не нужен рассветный мак...

Послушай, чего там вообще сдают?
Хочу поступить на филфак.

Человек-кофе.Я сижу в одной из старых кафешек этого города. На маленьком столике маленькая белая чашка. В ней кофе. Без сахара. Сахар всё портит. Зовут меня Джонсон. Просто Джонсон. 
Я работаю кулинарным критиком вот уже тридцать лет. Оцениваю и проверяю большую часть своей жизни. Люди сторонятся меня. Не понимаю почему. Но как ни странно друзья не являются особой необходимостью. Кофе в кой-то веки пахнет кофе. Настоящим кофе, тем что выращивают в Латинской Америке и с большим трудом и огромными кораблями перевозят в этот город. Запах прекрасен. Люди и природа старались сделать его таким. И их старания увенчались успехом. Разумеется.
Собственно кофе - это единственное, что есть в этом кафе. Омлет, блины с творогом, каши... всё это слишком вульгарно для человека, что вырос в большом городе. Кофе.
Хороший кофе - вот на чём держится это местечко. Думаю я чем-то похож на эту забегаловку. Во мне нет ничего особенного кроме моих волшебных способностей оценивать и решать в итоге чужую судьбу - судьбу владельцев столовых - закрываться или стоит немного пожить. Вся моя жизнь только и держится на кулинарной критике.
Я, как блин с творогом, на меня не обращают внимания из-за стереотипов. Но всем нравится мой кофе. Мой образ. Который в общем-то не ложный. Отнюдь нет. 
Я не являюсь быстрорастворимым, я даже не кофе из автомата. Я тот, что в зёрнах. Я именно такой. Без сахара. Стою где-то в белой чашке.
По крайней мере мне хочется так думать.

Роберт

Хотя б во сне давай увидимся с тобой.
Пусть хоть во сне
твой голос зазвучит...
В окно —
не то дождем,
не то крупой
с утра заладило.
И вот стучит, стучит...
Как ты необходима мне теперь!
Увидеть бы.
Запомнить все подряд...
За стенкою о чём-то говорят.
Не слышу.
Но, наверно,— о тебе!..
Наверное,
я у тебя в долгу,
любовь, наверно, плохо берегу:
хочу услышать голос —
не могу!
Лицо пытаюсь вспомнить —
не могу!..

...Давай увидимся с тобой хотя б во сне!
Ты только скажешь, как ты там.
И всё.
И я проснусь.
И легче станет мне...
Наверно, завтра
почта принесет
письмо твое.

А что мне делать с ним?
Ты слышишь?
Ты должна понять меня —
хоть авиа,
хоть самым скоростным,
а все равно пройдет четыре дня.
Четыре дня!
А что за эти дни
случилось —
разве в письмах я прочту?!
Как эхо от грозы, придут они...

Давай увидимся с тобой —
я очень жду —
хотя б
во сне!
А то я
не стерплю,
в ночь
выбегу
без шапки,
без пальто...
Увидимся давай с тобой,
а то...
А то тебя сильней я полюблю.

Постепенно является ныне
То, что было туманно в начале:
Ноша старости — бремя унынья,
Ноша юности — бремя печали.
Вновь распущены стяги и снасти, 
Ветер свеж, паруса наготове,
И когда-то кипевшие страсти
Возвращаются к прежней любови.

Над водою мой голос рассеян,
Чуждо эхо морским перекресткам.
Тишина побережий осенних,
Листопадом осыпанных пестрым.
Разве тот не уступит смятенью, 
В ком душа от молчанья очнулась
И печалью, как долгою тенью,
Удлинила отставшую юность?

Человеку нужен человек, 

чтобы пить с ним горьковатый кофе, 
оставаться рядом на ночлег, 
и интересоваться о здоровье.

чтобы улыбаться просто так,
чтоб на сердце стало потеплее,
чтобы волноваться, там сквозняк,
одевай-ка тапочки скорее.

человеку нужен человек,
позвонить, послушать его голос:
"а у нас сегодня выпал снег.
как ты без меня там? Беспокоюсь!"

чтобы был приятель, друг, сосед,
и еще сопящая под боком,
без которой счастья в жизни нет,
без которой очень одиноко.