среда, 4 ноября 2015 г.

ноябрь

почему-то ноябрь лидирует в топе бесконечных раскопок с названием «было». я, как спятивший к черту фанат-археолог, наглотавшись земли, задыхаясь от пыли, достаю из гробниц своей памяти имя, диалоги, улыбки, давнишние встречи, и смакую с лицом дегустатора ядов, успокоив себя: что не травит, то лечит.

а каким был тогда бесконечно влюбленным, как доверчивый пес, увивался за лаской. я был глуп и беспечен, совсем как мальчишка,
не заметивший грань между жизнью и сказкой. подражая аляпистой русской матрешке, для тебя изменял своё «я» постоянно. я могу быть таким и таким — посмотри же! ты смотрела и вновь находила изъяны.

«недобог», «недодруг», это вечное «недо», мой упрямый ярлык — не стереть, не отклеить. лишь в тяжелые дни дозволялось быть ближе, целовать тебя в лоб, убаюкивать в пледе, чтоб за россыпью слов, ты опять сомневалась, примеряла, как платье, что вряд ли наденешь
и бросала на пол: не моё, не подходит...

то, что есть под рукой, никогда не оценишь.

Город

он построит новый красивый город на могиле вырубленных лесов.
там, где облака обнимают горы, возведет уютный и светлый дом.
он посадит много цветущих вишен, вдоль дороги высадит тополя,
и зеленой краской покрасит крыши, сделав их похожими на поля.
будет парк и пруд, и с десяток уток, пара ослепительных лебедей,
и в любом из месяцев или суток, листья не оставят своих ветвей.
он проложит вымощенные дорожки и украсит радугой витражи,
заведет собаку, и может, кошку, и на клёнах будут шуметь стрижи.
он подарит городу свое сердце - вечный двигатель и бесконечный свет,
чтоб ее ладони могли согреться - его сердце будет всегда гореть.
он оставит городу свои руки, положив их в устье большой реки,
нарисует голосом своим звуки. звуки разлетятся, как мотыльки.

и когда последний кирпичик плитки ляжет на расстеленный тротуар,
человек наденет свои ботинки, вокруг шеи теплый завяжет шарф,
он запрет ворота замком надежным, ключ от них повесит себе на грудь.
на огромном небе зажгутся звезды, и тогда он двинется в долгий путь.
он пойдет за реки, леса и горы, по его следам будет виться плющ,
он пойдет, ведомый своей любовью, чтобы предать ей тот самый ключ.
и на побережье большого моря, где с утра до ночи поет прибой,
улыбнется ей, позабыв о горе: ''я построил город, и он весь - твой''.
и когда она рассмеется тихо, принимая этот прекрасный дар,
человек вдруг станет бескостным вихрем, превратится в воду и белый пар.
став туманом легким, незримой дымкой, проведет ее до больших ворот,
где ключом прозрачным, стеклянной льдинкой, она их тихонечко отопрёт.
и тогда он станет травой и дёрном, застилая кожей своей асфальт,
для своей любимой, но не влюблённой.
чтобы было мягко ей наступать.

Яд

в кривых углах многоэтажек,
мы тихо кашляем от пыли.
нас всех не любят точно так же,
как мы кого-то не любили.

мы забываем тех, кто помнит,
а если вдруг звонят и пишут,
им отвечаем полусонно:
"прости, мол, я совсем не книжный
герой, не принц, а гад последний, 
каких на мир четыре штуки."
мы льем, как воду, эти бредни,
сидим, заламывая руки,
кричим, что счастье нам не светит,
что нас добру не обучили.
но всё же мы за всех в ответе,
кого когда-то приручили.

и в нашем мнимом благородстве
не столько соли, сколько яда.
любовь во всем своем уродстве
кричит: "сиди пока что рядом,
дыши, считай удары сердца
и, просыпаясь, тычься в шею.
я добрый, я даю погреться
от чувств, которых не имею."

себя страхуя от упреков,
цинично метим в зону паха.
у нас простая подоплёка:
мы, полудохлые от страха,
даем себе возможность к бегству,
когда учуем дым и копоть:
любовь - проверенное средство
грустить, худеть и быстро сдохнуть.
привычка - то же, как куренье,
здоровью - вред и мозгу - травмы.
мы, отметая подозренья,
играть пытаемся на равных
и роем рвы, томимся в башнях...
но, тихо кашляя от пыли,
вдруг признаем, как это важно:
чтоб нас хоть где-нибудь любили.